Далёкая станция
Давно это было!
Электричка тогда ходила только до станции Клавдиево. Там мы пересаживались в старые довоенные вагоны следующего поезда, и маленький тепловоз, деловито стуча своим дизелем, тащил их к станции, названной так же как и река, на которой она расположилась - Тетерев. Дотянув до станции, тепловозик затихал, ворча на холостом ходу, и пассажиры, держась за поручни, спускались по серо-чёрным ступенькам вагонов на один из низких перронов, покрытых асфальтом, с побеленными бровками из гранита.
А на первом пути, у самого вокзала уже пыхтел паром зелёный красавец-паровоз марки СО, с большими красными колёсами с белым кантом. Его состав покорно ждал отправления на Коростень. Вот все желающие, обилетившись, влезли в вагоны. Из служебного входа вокзала выходил дежурный в сером мундире и красной фуражке, подходил к станционному колоколу, висевшему на стене вокзала, и отбивал три размеренных удара. С последним ударом колокола раздавался ревущий гудок паровоза. Из его трубы учащенно вырывались клубы дыма, колёса начинали медленно вращаться, потом, ускоренно провертев дышлами и пуская пар из цилиндров, паровоз начинал медленно трогаться. За ним, лязгая сцепками и буферами, вытягивались в цепочку вагоны, и, пройдя под семафорами с задранными вверх руками-сигналами, поезд уходил к мосту через Тетерев.
А мы выходили через вокзал на привокзальную площадь и сразу попадали в то, что теперь называют "провинция".
Площадь за вокзалом была песчаной. Грязно-серый песок был везде. Там, где сейчас стоит павильон автостанции, был большой высокий сарай из серых досок. В нём была керосиновая лавка. За площадью, напротив вокзала стоял маленький кирпичный домик продуктовой лавки Бородянского райпродторга с громким названием "Магазин". Там было всё, что нужно для таких как мы, рыбаков-туристов: и тушенка свиная и говяжья, и бакалея, и хлеб Тетеревского хлебозавода, и самое вкусное тогда, бородянское сливочное масло! А за этим магазинчиком, опять же на голом песке стояли навесы с длинными столами. Это был базар. До сих пор помню цвет и запах антоновских яблок, которые мы покупали, проходя через базар.
Потом мы выходили за забор, тянущийся за базаром, хлебозаводом, почтой и шли лесом полкилометра к реке. Там, на склоне, заросшем лесом, ограждённая белёным деревянным забором из штакетника, стояла "водокачка". Она подавала воду на станцию и в посёлок. На станции стояли две водонапорные башни, одна прямо на станции, другая в лесу рядом. А возле перрона, в наружной стене одного из маленьких кирпичных домиков, торчали две согнутые трубы, из которых круглосуточно текла чистая холодная вкусная вода. Она лилась в кирпичное корыто, а вокруг земля была утоптана ногами многочисленных пассажиров, бравших эту воду, и была эта земля серо-черной от угольной крошки. А рядом, через пару путей стояла труба паровозной водоналивной колонки, с хоботом водослива, свисающим книзу. На другой стороне путей, напротив вокзала стояла вторая водоналивная труба. Тетерев был если не узловой, то достаточно крупной станцией.
Тропинкой вдоль забора водокачки мы спускались к реке, и, пройдя босиком через небольшой заливчик, выходили на длинную песчаную косу. Песок был влажный и холодный. На косе мы раздевались, увязывали одежду в тюки и вброд переходили реку. Маленького брата отец переносил на плечах.
А за Тетеревом был другой мир!
Нагретая солнцем трава, жаркий песок на обрывистом берегу, треск кузнечиков, гудение шмелей и назойливое жужжание оводов. И мы, так и не одеваясь, шли через луг на пойменные озёра. Они лежали у леса на другом краю поймы. Окружённые стеной зелёного камыша, кустами, нависающими над водой, озёра отражали высокое блекло-голубое небо с белыми облаками. Вода возле камыша была покрыта ковром водяных лилий. Над ними торчали жёлтые цветы кубышки на толстых ярко-зеленых стеблях, в окошках между листьями плавали раскрывшиеся розетки белой лилии, торчали стебли и розоватые цветы стрелолиста. Вода сверху была тёплой, а глубже была холодной от ключей, бивших из дна. Мягкая, пахнущая травами и свежестью, она манила, и мы сразу бросались купаться на водопое, который коровы вытоптали в камыше до самого песка. От нас по озеру расходились волны, на которых качались широкие листья кувшинок. Стрекозы блестели крыльями, взлетая с потревоженных камышинок, жуки водомерки разбегались в стороны, и из под ближних листьев стремительно уходила в глубину рыба, оставив бурун.
Накупавшись, мы надували лодку, собирали снасти и отплывали к камышу, чтобы привязавшись за лист кувшинки, начать ловить рыбу. Потревоженный нами зимородок, как большой жук, голубой и блестящий, ракетой перелетал к другому берегу озера и усаживался на ветке куста над водой. Вот он покивал несколько раз головой и замер, высматривая в воде малька. Изредка через пойму, от леса к лесу, перелетал сизоворонка. Метались из дубравы на луга скворцы, и, деловито пошарив в траве, срывались обратно.
Над лугами и озёрами парил коршун. Я любил смотреть на него. Красивый, сизо-коричневый, с длинным хвостом с вырезом, он не спеша скользил в воздухе и, высмотрев добычу, падал вниз. Потом он поднимался тяжело, держа в лапах пичугу, и увиливая от налетевших сорок и ворон, отбиваясь от круживших вокруг стрижей, улетал в лес на другой берег реки. Долго ещё кружили по его следу птицы, люто ненавидящие его и боящиеся его атаки.
Потом начинался дневной клёв краснопера.
Поплавок, замерший у края листа кувшинки, вдруг вздрагивал, и чуть присев, уходил в глубину. Подсечка! И вот уже на крючке трепыхается золотисто серебряная рыбеха с ярко красными плавниками. Вот она выгнула спину дугой и затихла, повиснув на крючке. Взмах удочки, и она шлёпается в лодку. Не забыть ощущение прохладной, упругой рыбьей спины, резко пахнущей слизи. Вот, снятая с крючка, рыба отпускается из ладони в садок, привязанный к борту лодки. А крючок с наживкой снова шлёпается в окошко открытой воды между листьями водяных лилий. Поплавок качнулся и замер. И снова ожидание.
Потом была уха на костре, вкусный чай с сахаром вприкуску, и мягкий серый хлеб-кирпичик с бородянским маслом.
Прошли годы.
Их было много.
Изменилась станция, изменился посёлок, изменились люди, изменилась жизнь.
И река, как бы отчуждаясь от этих перемен, отошла своим руслом от леса, от станции, отгородившись болотом от назойливых людишек. И продолжает свой вечный путь среди лугов, поросших травами, украшенных вековыми дубами, бурля водоворотами в омутах и маня свежестью воды на песчаных побочнях перекатов.
Течёт Тетерев.
2010 год.
Источник: http://Авторский |
Главная 
